Забавные истории об адвокате Плевако

Забавные истории об адвокате Плевако

Один из самых известных адвокатов в нашей истории — Федор Никифорович Плевако (1842 — 1908). Он принимал участие в самых известных процессах того времени, в том числе и политических, в частности, в деле Морозовской стачки 1886 года.

Плевако был известен тем, что брался за защиту как богатых и знатных, так и простых людей, не делая между ними различий и блистая своим красноречием на процессах по делам бедняков ни капли не меньше, чем на громких делах. Рассказы о процессах с участием Плевако дошли до наших дней, превратившись в забавные и остроумные анекдоты.

ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ПРАКТИКИ ЗНАМЕНИТОГО РУССКОГО АДВОКАТА ПЛЕВАКО

Один из самых известных адвокатов в нашей истории — Федор Никифорович Плевако (1842 — 1908). Он принимал участие в самых известных процессах того времени, в том числе и политических, в частности, в деле Морозовской стачки 1886 года.

Плевако был известен тем, что брался за защиту как богатых и знатных, так и простых людей, не делая между ними различий и блистая своим красноречием на процессах по делам бедняков ни капли не меньше, чем на громких делах. Рассказы о процессах с участием Плевако дошли до наших дней, превратившись в забавные и остроумные анекдоты.

Юриспруденция

После окончания университета профессиональная карьера Плевако развивалась стремительно. В 1964-м молодой юрист с дипломом кандидата права полгода стажировался в столичном окружном суде, ожидая подходящей вакансии.

Таковая подвернулась весной 1866 года. В это время в России появилась адвокатура присяжных, и Федор Плевако стал одним из первых в столице, кого взяли помощником к поверенному присяжному. В этом звании он быстро прославился, выступая на криминальных процессах.

Федор Плевако в суде

Примечательно, что первое дело будущий «митрополит адвокатуры» проиграл, и его подзащитного сослали в Сибирь. Но речь молодого адвоката произвела сильнейшее впечатление на судей. Федор Плевако продемонстрировал виртуозное умение работать с показаниями свидетелей.

Осенью 1870-го Плевако уже сам был поверенным присяжным судебной палаты столичного окружного суда. С этого момента в биографии юриста одна за другой начали появляться «золотые» страницы. Судебные речи «гения слова» разбирали на цитаты. Но спустя 2 года блестящая карьера Плевако едва не прервалась: правозащитник попал под подозрение начальника губернской жандармерии как активный член тайного юридического общества. Ему вменили в вину пропаганду революционных идей среди студентов.

Книга Федора Плевако «Избранные речи»

Корифей российской адвокатуры сумел выйти победителем: дело закрыли за отсутствием доказательств. Но Федор Плевако с тех пор не рисковал и сторонился «политических» процессов. Лишь после 1905 года правозащитник начал брать дела с политической окраской.

Успешный юрист улучшил материальное положение и купил дом в Большом Афанасьевском переулке. Его слава гремела в Москве и по всей стране, причем среди поклонников таланта адвоката были все сословия граждан: Плевако с равным рвением защищал и богатых клиентов, и бедных. С последних денег не брал и даже оплачивал судебные расходы.

Дом Плевако в Большом Афанасьевском переулке, снесенный в 1993 году

Об ораторском искусстве мэтра права ходили легенды, а интересные факты биографии и наиболее занимательные места судебных речей передавали из уст в уста. Позже Федор Плевако издал книгу, в которой опубликовал свои наиболее громкие выступления на процессах.

Очевидцы описывали спичи адвоката как вдохновенные и не лишенные импровизации. Он часто ссылался на Библию, приводил примеры из римского права, которое знал досконально и написал по нему научную работу.

Однажды Федору Плевако пришлось выступить против вороватой игуменьи, которую обвиняли в подлоге и краже денег. Адвокат не побоялся гнева церковников и обличил служительницу храма, указав на лицемерие и взяточничество, спрятанные под рясой монахини.

Документальный фильм «Три тайны адвоката Плевако»

В конце 1874 года в окружном суде столицы состоялся громкий судебный процесс, на котором Федор Никифорович защитил девушку, прибывшую в Москву и поселившуюся в гостинице. Ночью в номер к несчастной ворвалась толпа выпивших мужчин, спасаясь от которых, она выпрыгнула из окна третьего этажа. К счастью, подзащитная Плевако только сломала руку, упав в сугроб.

Защитники преступной компании настаивали на невиновности подопечных, утверждая, что мужчины не причинили вреда девушке, а из окна та выпрыгнула сама.

Федор Плевако (в центре) с коллегами

Тогда Федор Плевако прибегнул к поучительной аналогии, рассказав о поведении горностая, спасающегося от погони. Если на пути к спасению случалась грязная лужа, зверек предпочитал погибнуть, но не испачкать белоснежный мех.

«И мне понятно, почему потерпевшая выскочила в окно», — подытожил Плевако.

Судьи наказали мужчин, вынеся им обвинительный вердикт.

На счету Федора Плевако свыше двух сотен выигранных процессов, среди которых и дело промышленника Саввы Мамонтова, которое слушалось летом 1900 года. Его заключили под стражу за невозвращение долгов банкам, у которых он брал деньги на строительство железнодорожной ветки. Дорога должна была соединить Вологду и Архангельск, а подряд на строительство поступил от правительства России.

Федор Плевако и Савва Мамонтов

Мамонтов потратил все свои сбережения, но их не хватило. Расчет на помощь правительства и «финансового» министра Витте не оправдался.

Адвокат сумел доказать, что промышленник не присвоил ни копейки денег и не преследовал корыстных целей. Речь Плевако на суде, как и ожидалось, стала примером ораторского мастерства. Савву Мамонтова освободили из-под стражи прямо в зале суда.

Правила жизни Федора Плевако

«Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно…» Этой фразой Федор Плевако, легендарный российский адвокат, обезоружил присяжных заседателей, которые несколько минут назад согласно кивали в такт речи прокурора, говорящего, что дошедшая до крайней бедности пожилая женщина достойна жалости, но частная собственность священна. Тем не менее вердикт коллегии был: «Не виновна». Также одной фразы хватило адвокату, чтобы присяжные вынесли оправдательный вердикт в отношении священника, обвиненного в прелюбодеянии и мелких кражах: «Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас отпустите ли вы ему его грех?»

Однако за кажущейся легкостью побед Плевако в суде стояла не только его природная ораторская одаренность, но, главным образом, тщательная подготовка к каждому уголовному и гражданскому процессу, глубокое изучение всех обстоятельств дела, всесторонний анализ доказательств обвинения, показаний подсудимых и свидетелей. Его речи отличались психологической глубиной и житейской мудростью. «Плевако подходит к пюпитру, полминуты в упор глядит на присяжных и начинает говорить. Речь его ровна, мягка, искренна… Образных выражений, хороших мыслей и других красот многое множество… Дикция лезет в самую душу, из глаз глядит огонь… Сколько бы Плевако ни говорил, его всегда без скуки слушать можно…» — писал выдающийся русский писатель Антон Павлович Чехов. «Дуракам и гениям закон не писан: то, за что заклеймили бы обыкновенного среднего человека, совершенно сходит с рук людям силы, поскольку эта сила проявляется в тех или иных выдающихся их качествах». Это тоже о Плевако, но из ироничного фельетона Александра Серафимовича «Закон Плевако», опубликованного в 1902 году. Хотя лучше всего профессиональные приемы и неповторимый стиль обращения с судьями и присяжными заседателями характеризуют собственные высказывания великого адвоката.

Из судебных речей по делам о массовых беспорядках

1897 год, дело рабочих Коншинской фабрики г. Серпухова по обвинению в участии в экономической стачке, разгроме ряда квартир высших фабричных служащих и в нанесении им побоев, а также в призывах к приостановлению работы на соседней фабрике.

Совершено деяние беззаконное и нетерпимое, — преступником была толпа. А судят не толпу, а несколько десятков лиц, замеченных в толпе. Это тоже своего рода толпа, но уже другая, маленькая. Ту образовали массовые инстинкты, эту — следователи, обвинители.

Толпа — это фактически существующее юридическое лицо. Гражданские законы не дают ей никаких прав, но 14-й и 15-й томы [Свод законов Российской Империи] делают ей честь, внося ее имя на свои страницы. В первом — толпе советуется расходиться по приглашению городовых и чинно, держась правой стороны, чтобы не мешать друг другу, идти к своим домам (ст. 113, т. XIV Свода Законов). Второй — грозит толпе карами закона.

Толпа — стихия, ничего общего не имеющая с отдельными лицами, в нее вошедшими.

У вас, господа коронные судьи, масса опыта, — не к вам слово мое: не напоминать вам, а учиться у вас должны мы, младшие служители правосудия. Вы выработали для себя строго установленные приемы, точно колеи на широкой дороге, по которой гладко и ровно идет к цели судейское мышление.

Я прошу носителей этого непосредственного миропонимания (обращение к присяжным) не выезжать колесами в соблазняющие своей прямолинейностью колеи судейского опыта, а всеми силами отстаивать житейское значение фактов дела.

Только рассмотрением улик, выясняющих намерения и поступки отдельных участников толпы, вы [присяжные] выполните требование закона, и кара ваша обрушится на лиц не за бытие в толпе, а за ношение в себе первичных, заразных миазм, превратившихся в эпидемию, по законам, подмеченным изучающими психологию масс.

Там, во 2-м томе (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года) под ст. ст. 82—83 вы (обращение к присяжным) найдете исчерпывающую вопрос аргументацию за наказуемость скопищ особливыми карами лишь в исключительных, статьей перечисленных, случаях; там приведено ценное мнение светила французской юриспруденции Heii о границах общеопасного и просто буйного массового беспорядка. Прочитайте эти страницы.

Чудные часы предстоит пережить вам, господа судьи. Вы можете при свете милосердия и закона избавить от кар неповинного и ослабить узы несчастных, виноватых не столько злой волей, сколько нерадостными условиями своей жизни. Будьте снисходительны!

(Примечание: все подсудимые были осуждены в соответствии с обвинительным заключением.)

1880 год, дело 34-х крестьян села Люторич Тульской губернии по обвинению в оказании сопротивления судебному приставу, описывавшего имущество в счет взыскания 8218 руб. 29 коп. за аренду земли у помещика, которые, по утверждению общины, уже были заплачены.

Среди обстоятельств, подобных настоящему, мутился разум целых народов. Как не спутаться забитому уму нашего крестья­нина?! Вы (обращение к сословным представителям в суде) лучше меня знаете это и не забудьте дать ему место при по­становке приговора.

Верю я, глубоко верю, что сегодняшний день в летописях рус­ского правосудия не будет днем, за который покраснеет общество, разбитое в своей надежде на господство правды в русском суде.

Нет, вы не осудите их. Мученики терпения, страстотерпцы труда беспросветного найдут себе защиту под сенью суда и закона. Вы пощадите их.

(Примечание: трое крестьян были присуждены к 4-месячному тюремному заключе­нию, одна крестьянка к однодневному, а еще один подсудимый — к штрафу, а в случае несостоятельности — к аресту, остальные — оправданы.)

О тонкостях адвокатской профессии

Профессия дает нам известные привычки, которые идут от на­шего труда. Как у кузнеца от работы остаются следы на его мозо­листых руках, так и у нас, защитников, защитительная жилка все­гда остается нашим свойством не потому, что мы хотим отрицать всякую правду и строгость, но потому, что мы видим в подсуди­мых по преимуществу людей, которым мы сострадаем, прощаем и о которых мы сожалеем Нужно только уметь поставить пределы того чувства к под­судимому, о котором я говорил, и чувства справедливости к тому человеку, который страдает (1882 год, дело супружеской четы Семена и Марии Замятниных, обвиняемых в вымогательстве. Плевако представлял пострадавшего).

Как это обыкновенно делают защитники, я по настоящему делу прочитал бумаги, беседовал с подсудимым и вызвал его на искреннюю исповедь души, прислушался к доказательствам и составил себе программу, заметки, о чем, как, что и зачем говорить пред вами. Думалось и догадывалось, о чем будет говорить прокурор, на что будет особенно ударять, где в нашем деле будет место горячему спору, — и свои мысли держал я про запас, чтобы на его слово был ответ, на его удар — отражение (1883 год, дело князя Г.И. Грузинского, обвиняемого в умышленном убийстве любовника жены Э.Ф. Шмидта).

Масса сведений, нам сообщенных, пора­зительна, но она не вся идет к делу; попытка воспользоваться ими всеми была бы даже ошибочной. Подобно скульптору, стоящему перед глыбой мрамора, адвокат должен угадать, какое цельное, говорящее уму и сердцу, живое, жизненное создание воспроизвести из данного материала, и, угадав, смело своим резцом отсекать не­нужное, как массу мертвой материи (1884 год, дело Н.А. Булах по обвинению в доведении А.В.Мазуриной до «полного идиотизма» с целью завладения ее наследственным капиталом. Плевако выступал в качестве представителя гражданского истца).

Защита, господа судьи, не должна самоуверенно ограничить свое слово отрицанием вины. Она должна смирить себя и предполо­жить, что ей не удастся перелить в вашу душу ее убеждения о не­винности подсудимых. Она должна, на случай признания фактов совершившимися и преступными, указать на такие данные, которые в глазах всякого судьи, у которого сердце бьется по-человечески и не зачерствела душа в пошлостях жизни, ведут к снисхождению и даже к чрезвычайному невменению при наличности вины (1880 год, дело крестьян села Люторич).

Не думайте, что я уклонюсь в сторону от целей правильно понятой защиты; не бойтесь, что увлекусь публицистическим интересом предложенного вашему суду дела, перейду пределы судебного диспута. Чувство меры удержит меня. Оно внушает мне, что 34 подсудимых, — да и не 34, а один человек, — могут требовать, чтобы я не делал из их спины той площадки, на которой просторно можно разгуливать и декламировать темы из области общественных вопросов, оставив на произвол судьбы то, что должно всецело овла­деть моими силами, — заботу о будущности подсудимых, заботу о том, чтобы отклонить или умалить удары, направленные на голо­вы этих несчастных грозой карающего закона (1880, дело крестьян села Люторич).

Между обвинением и подсудимым в настоящем деле нет места для захватывающей дух борьбы, для непримиримого спора. Подсудимый [офицер А.М. Бартенев застрелил свою любовницу по ее же просьбе], сознавшийся на предварительном следствии, подтвердил без всяких отклонений свое слово и здесь, на суде. Это упрощает задачу защиты, суживает объем ее, ограничивая ее доводы теми, которые по данным делам могут влиять лишь на меру и степень заслуженной подсудимым кары (1891 год, дело об убийстве артистки Марии Висновской).

О прокурорах и обвинении

Прокурор имел в виду одну цель: разъяснить дело — вино­ват или невиноват Карицкий и во имя обвинения, по свойству своей обязанности, односторонне группировал факты и выводы (1868 год, дело Дмитриевой и Каструбо-Карицкого, обвиняемых в краже про­центных бумаг и в незаконном проведении аборта).

Документы прочитаны, свидетели выслушаны, обвинитель ска­зал свое слово — мягкое, гуманное, а потому и более опасное для дела… (Декабрь 1880, дело крестьян села Люторич.)Обвинитель согласится со мной, что я был прав, сказав, что между нами нет непримиримых противоречий. Он требует справедливого приговора, — я напоминаю и ходатайствую о сочетании в нем правды с милосердием, долга судьи с прекрасными обязанностями человеколюбия (1891 год, дело об убийстве артистки Марии Висновской).

Обвинение ошиблось в пользовании одним бесспорно умным правилом практической юриспруденции. Оно гласит, что при иссле­довании какого-либо преступления самое вероятное направление для следователя — в сторону заинтересованных в преступлении. Да, это так; но если предполагается несколько заинтересован­ных, то, прежде чем остановиться на всех, надо выяснить природу преступления: таково ли оно по данной форме совершения, что тре­бует участия нескольких воль и сил Только положительные данные могут заставить власть привлечь группу, без них же природа содеянного зла не оправдывает общего подо­зрения (1890 год, дело Александры Максименко, обвиняемой в отравлении мужа).

О законе, справедливости и милосердии

Оканчивая мое обвинительное слово, я жду вашего (обращение к присяжным) решения. Думаю, что вы сознаете, что дело правосудия есть дело великое. Надеюсь, что мне, как вашему собрату по стране, не придется кра­снеть за вас, что вы сознаете, что нужно давать руку помощи упав­шему, поднять грешника кающегося, оказать милость страждущему. Но, милуя грешника, не давайте ему пользоваться плодами греха! (1882 год, дело супружеской четы семена и Марии Замятниных, обвиняемых в вымогательстве. Плевако представлял пострадавшего.)

Наделы [выделенные крестьянам в аренду помещиком] в имениях графа согласны с буквой закона; требовать от него большего во имя идеального права нельзя. Для тех людей, которые не знают долга выше предписанного законом, которые не чуют, что закон — это минимум правды, над которой высится иной идеал, иной долг, внятный только нравственному чувству, — для тех людей факт данного надела — факт безупреч­ный, полная мера обязанностей графа к крестьянам, чуждая всяко­го захвата и вреда. (1880 год, дело крестьян села Люторич).

Законодатель знает, что есть случаи, когда интересы высшей спра­ведливости устраняют применение закона. Законодатель знает, что есть случаи, когда мерить мерой закона, значит — смеяться над за­коном и совершать публично акт беззакония (1880 год, дело крестьян села Люторич).

Господа, обществу нуж­но правосудие; правосудие же должно карать тех, чья вина дока­зана на суде. Общество не нуждается, чтобы для потехи одних и на страх другим, время от времени произносили обвинения против сильных мира, хотя бы за ними не было никакой вины. Теория, проповедующая, что изредка необходимо прозвучать цепями осужденных, изредка необходимо наполнять тюрьмы жертвами, недостойна нашего времени. Вы не поддадитесь ей» (1886 год, дело Дмитриевой и Каструбо-Карицкого, обвиняемых в краже про­центных бумаг и в незаконном проведении аборта).

Правосудие — вовсе не путь, которым, как жребием, выде­ляется из общества жертва возмездия за совершившиеся грехи, очищение лежащего на обществе подозрения (1890 год, дело Александры Максименко, обвиняемой в отравлении мужа).

Не умаляйте силы улик, но и не преувеличивайте их — вот о чем я вас (обращение к присяжным) прошу. Не преувеличивайте силу человеческих способностей в изыскании раз­гадки, если таинственные условия дела не поддаются спокойной и ясной оценке, но оставляют сомнения, не устранимые никакими выкладками. Тогда, как бы ни не понравилось ваше решение тем больным умам, которые ищут всякого случая похулить вашу рабо­ту, вы скажете нам, что вина подсудимой не доказана (1890 год, дело Александры Максименко, обвиняемой в отравлении мужа).